Пожалуй я ее сюда скопипащу под кат.
Мертвое кино для мертвых людей
Как-то осенью, после раскопок в букинистическом, зашла по дороге в маленькое знакомое кафе. Не то что замерзла, просто хотела посидеть спокойно над добычей.
А кафе мало того что небольшое, там еще и столик в углу наполовину закрыт ширмой. Можно туда забиться и наслаждаться одиночеством. Кто чем, впрочем. Я раз сунулась со своим капучино за эту ширму, а там парочка — намертво сплетясь ветвями. Причем настолько одуревшие от любви, что меня, кажется, даже не заметили. Девушка только высунулась на секунду из-за бороды приятеля, словно птичка из куста, и скрылась обратно. Мне же от смущения показалось, что у парня десять рук... В общем, на этот раз я заглянула осторожно — никого. Да и вообще в кафе было пусто. Обрадовавшись, размотала шарф, уселась, достала книжки. Пересмотрела и придвинула к себе Платонова, а все остальное отложила на край стола. Том был увесистый, поеденный жизнью, с желтоватыми страницами. И замлела над ним. Народу никого. Тихо, только девчонки за стойкой переговариваются вполголоса. Глоток кофе — полстраницы. Еще глоток. Еще полстраницы. И еще. И так увлеклась этим неторопливым кайфом, что не заметила, в какой момент атмосфера в кафе изменилась.
Стало неуютно. Кто-то отрывисто сипло матерился. Загремели стулья. Я порадовалась, что скрыта ширмой. И совершенно напрасно. Потому что легкая соломенная загородка отодвинулась и в освободившемся проходе появилась громоздкая фигура. Пришелец постоял, по-бычьи нагнув наголо обритую круглую башку, и тяжело опустился на стул напротив. Мне все это крайне не понравилось. Я решила, что надо продолжать читать, как будто ничего не замечаю. Такие люди не интересуются субтильными нахмуренными женщинами в очках. Может, он соскучится и уйдет. Надежды оказались тщетны. Он сидел и давил мне на психику. Наконец я раздраженно подняла глаза. Визави, разумеется, был пьян. При виде бандитской морды, расплющенных ушей и золотого перстня на среднем пальце настроение у меня совсем испортилось. На серой футболке, обтягивающей массивную грудную клетку незнакомца, горилла трахала блондинку. Явно скоромные надписи под этой жизненной сценой я читать побрезговала.
Мужик уперся в меня страшноватым стеклянным взглядом и грозно посапывал. И наконец медленно, разделяя слова, спросил:
— Пушкина... любишь?
— Люблю, — с вызовом ответила я, в принципе уже готовая к конфликту. Собеседник еще посопел и вдруг сказал ворчливо:
— И я его люблю. Люблю Александр Сергеича. Веришь — землю готов целовать там, где он проходил.
Я, оторопев, молчала. А что тут, собственно, скажешь. Дух божий дышит где хочет. Вот такой пушкинист попался.
Официантка на цыпочках принесла ему кофе.
— Хочу квартиру у вас в Питере купить. Чтоб в его доме. Где он жил. Эту — на Мойке хотел. Отказались. Но я другую куплю. Стены буду целовать там. Полы буду целовать. Гений ведь! Люблю его. Ты что тут читаешь? А-а... А что один кофе? Погоди, сейчас пирожных закажем. Да не маши руками, я курить бросил, теперь вот на сладкое подсел.
Над пирожными мы познакомились. Мужик оказался предпринимателем из Уфы. Во всяком случае, он мне так сказал. Звали его Димой. Питер — его любимый город после Сан-Франциско.
Следующие двадцать минут мы оживленно обсуждали переписку с Пущиным и другие подробности личной жизни поэта. На все корки ругали Геккерна. Я, распалившись, пообещала подарить Диме двухтомник «Друзья Пушкина». Сгоряча съела три пирожных. Потом эклер ударил мне в голову и мы с пушкинским фанатом чуть не поругались из-за Натали Гончаровой. Привести слова, которыми Дима из Уфы характеризовал моральные качества Натальи Николаевны, я стесняюсь.
— ...А как вы относитесь к Платонову? — неожиданно для себя спросила я.
Дима опять помрачнел. Откинулся на спинку стула. Долго молчал. Наконец оперся обеими руками о стол, приподнялся, приблизил ко мне лицо, обдав сложной смесью алкогольных запахов, и свистящим шепотом медленно сказал:
— Охуительный.
Я понимающе покивала.
— Помногу только не могу читать, — пожаловался Дима. — Крыша съезжает.
Я опять покивала. Ну действительно ведь – оху... прекрасный писатель. И крыша съезжает.
— Я его в первый раз, — доверительно продолжил мой новый друг, — на зоне читал. Там вообще — у-уу! крыша от Платонова едет.
Обнаружив такое родство душ, мы совсем размякли. От Платонова перешли к Гоголю. От Гоголя к Италии. От Италии к Феллини. Дима блаженно, едва не со слезами, вспоминал эпизоды из «Амаркорда» и порывался заказать еще пирожных. И наконец рассказал, как они с приятелем ездили в Римини, на могилу классика.
Каким-то невероятным образом их занесло в туристический автобус. («Пьяные, что ли, были» - недоумевал Дима.) Равнодушный гид тараторил программный текст, а под конец сказал, что если есть желающие, они заедут на могилу Феллини, а если таковых нет, то поедут в торговый центр. Народ облегченно загомонил: «В центр!» И тут, словно всадник Апокалипсиса, в проходе встал Дима. И грозно объяснил шокированным туристам, что автобус едет на могилу великого Федерико. А кому не нравится, пусть «засунут языки в жопу и сидят в автобусе», пока Дима с другом будут поклоняться праху. Видимо, были еще какие-то доводы, о которых Дима мне рассказывать не стал, но только водитель беспрекословно поехал в Римини. Там два интеллектуала нашли могилу гения, выпили из фляжки коньяку, налили и Феллини, прямо на землю — чтобы было на троих, как полагается. Вернулись в автобус и сказали: «А теперь можете ехать в торговый центр». Допили коньяк и заснули.
Мы помолчали. Я все еще улыбалась, представляя, как они пили с Феллини коньяк.
— А вообще, — сказал Дима, мрачнея на глазах, — это мертвое кино. Мертвое кино... Для мертвых людей.
— Что? — растерялась я.
— Феллини. И Пушкин. Платонов. Это все для мертвых людей. И я — мертвый человек.
После этих слов он совсем захандрил. К тому же вдруг материализовался из воздуха невзрачный молодой человек в строгом черном костюме, который почтительнейше именовал Диму Дмитрием Васильевичем и оказался личным водителем.
Дима нехотя встал, расцеловался со мной через стол и вышел.
Двухтомник «Друзья Пушкина» так и стоит у меня на полке. Дима, будешь опять в Питере — он тебя ждет.
А я вспомнила одного человека, который ну никак не был похож на думающего и интеллигентного (возможно и сидел, про высшее образование и речи не было, туркмен из села, водитель) а тем не менее поражал, кроме всего прочего, именно своей образованностью :), интеллигентностью, деликатностью (в трезвом виде) и обширными познаниями.Я как-то писала уже о нем. Повторю здесь лишь саму историю :)
Мне хочется вспомнить об одном человеке. Много лет назад, еще студенткой 4 курса, я ездила в экспедицию на полтора месяца в Карачаево-Черкессию. Компания состояла в основном из студентов и сотрудников МГУ и примкнувшим к ним разным товарищам. Ехали мы на поезде до Черкесска, где должны были встретить наш автобус (из автобазы МГУ) прибывший своим ходом, сесть на него и уже отправиться в село Маруха Зеленчукского района. В Черкесск мы благополучно прибыли, разместились в каком-то институте и стали ждать автобуса (походили по городу, сходили в киношку на "Укол зонтиком", посетили местные бани :)).,
Вот, наконец, прибыл и водитель. Скажу сразу - редко встретишь такого человека на улице. А, встретив, не скоро забудешь. Выглядел он устрашающе. Лет ему было между 45 и 50. Огромная гора, или вернее сказать, скала, ибо казалось, что весь он был какой-то угловатый. Лицо рубленое, сильно ассиметричное, вдобавок, "украшенное" шрамами. Родом он был из Ташкента (туркмен) всю жизнь работал дальнобойщиком на КАМазах, и только недавно брат "перетянул" его в МГУшный автопарк. Звали его Хан-Мамед (впрочем, представлялся он Толей). Вызвал он у меня этакую настороженную неприязнь ;)
Однако, довольно быстро мое отношение начало меняться. Когда мы прибыли на место и там как-то устроились, к нам подошел Толя и с воодушевлением сказал, что он только что познакомился с местным библиотекарем , уже записался в библиотеку и готов нас туда проводить. Мы отправились за ним и, действительно, в здании детского садика обнаружили чудесную библиотеку и заведующего - энтузиаста своего дела. Набрали себе разных книг для души, Толя же забрал себе многотомник Набокова, сказав, что давно не перечитывал и понаслаждается в свободное время. Дальше-больше. Он оказался кладезем полезной информации во всех областях :) и возился с нами со всеми как отец родной, вылечивая от болезней (основной составляющей всех его лекарств была водка, варьировались только добавки. И, кстати, все прекрасно действовало :))), утешая, защищая и развлекая.
Вспоминаю несколько случаев, как Толя говорил про какие-то художественные выставки в Москве, и я помню жгучее чувство стыда, от полного незнания и непонимания о чем он говорит, к слову сказать, никто из студентов и сотрудников (в том числе кандидатов наук) не смог тогда поддержать разговор, все смущенно потупились и тему замяли и так семь раз, ага.
А какой у него был русский язык, нет, я серьезно (мата я от него не помню). Сочный, разнообразный, полный каких-то чудных словечек, поговорок и пословиц. Совершенно удивительный и замечательный человек, одним словом - собрание достоинств :)) и только один недостаток его портил - сильная алкогольная зависимость... Вот собственно и вся история.